— Питер Островски, — ответила Сьюзен, не веря ни единому его слову. В ее глазах полыхали вызов и презрение. — Все вы врете! Я не знаю, какие у вас цели, но готова держать пари, что вам что-то от меня нужно. Убирайтесь отсюда!
Он поднял брови.
— Как же я уйду, когда в саду рыщут собаки?
Ее голос задрожал от ярости:
— И я очень надеюсь, что они вас найдут и разорвут!
Губы Ричарда скривились в притворном изумлении.
— Это просто очаровательно! Если я попытаюсь уйти сейчас, то стану их легкой добычей. Нет уж, я, пожалуй, немного подожду.
— Только не в моей комнате! — Сьюзен вскочила с кровати, схватила батистовый пеньюар, торопливо надела его поверх ночной рубашки и затянула пояс. Он же тем временем равнодушно смотрел на нее, как будто она проделывала все это для того, чтобы его развлечь.
Теперь, когда они оба были одеты, и атмосфера интимности улетучилась, к Сьюзен вернулась способность соображать здраво. Она неторопливо подошла к окну и открыла жалюзи. Ворвавшийся в комнату лунный свет заставил ее зажмуриться. Она обернулась и посмотрела на Ричарда, вздернув подбородок.
— Если вы не уберетесь немедленно, я закричу! — Она приоткрыла окно, и до них донесся заливистый лай собак. Они все еще были в саду, хотя и не так близко к дому.
— Ваш отчим на Багамах?
Она нахмурилась.
— С какой стати вас так интересует Питер? — Откуда он узнал, где она остановилась? Кто дал ему адрес виллы? — Вы у Шадии выяснили, где я?
— У Шадии? Нет. Я бы мог спросить ее об этом, но понятия не имел, где ее найти.
Он же репортер, ему то и дело приходится выслеживать самых разных людей, он наверняка располагает сведениями, недоступными простому смертному: кто сколько получает, кто с кем встречается, кто у какого дантиста лечит зубы. Если у вас есть доступ к источникам информации, вы можете разузнать все, что душе угодно.
— Мне известно, что он вместе с вашей матерью сейчас на Багамах, и вы здесь одна. — От его низкого хрипловатого голоса у нее по спине побежали мурашки, во рту пересохло.
— На вилле полно слуг! — Она внезапно обрадовалась этому обстоятельству.
А что, если бы она и в самом деле была здесь совершенно одна? Ее дыхание участилось, стоило ей вспомнить, как его обнаженное тело касалось ее тела, как его губы лихорадочно искали ее губы. Если бы в коридоре не появилась Нагла… И Сьюзен задрожала, представив, чем все это могло бы кончиться.
— Да, без слуг на такой вилле не обойтись. Значит, ваш отчим очень богат. Кстати, как именно он разбогател? — Ричард удобно развалился на кровати. Широкие плечи и стройные, длинные ноги — все говорило о силе и чувственности. Немногие женщины способны устоять перед таким мужчиной. Сьюзи изо всех сил пыталась не поддаваться его обаянию, старалась как можно меньше смотреть на него.
— Я не собираюсь говорить с вами о моем отчиме, — отрезала она. — Так вы уйдете или нет?
Обращенные на нее серые глаза поблескивали в лунном свете, загорелая кожа казалась бледной. У нее бешено заколотилось сердце: дело было даже не в его мужской привлекательности — она безумно испугалась, что способна влюбиться в этого человека. А если он будет вот так улыбаться, это неминуемо произойдет, она потеряет голову, и ее снова будут ждать боль и унижение. Господи, не допусти этого!
— Я требую, чтобы вы ушли!
Он, заложив руки за голову, пристально смотрел на нее.
— Знаете, — медленно проговорил он, — луна светит вам прямо в спину, и ее свет струится сквозь ваш пеньюар, делая его совершенно прозрачным. Вы кажетесь обнаженной… — Она стремительно отпрянула от окна и услышала его тихий смех. — Зачем же так? — с упреком продолжил он. — У вас божественное тело — немного худенькое, на мой вкус, но на фотографиях все кажутся полнее, вот вам и приходится голодать. Очень вам сочувствую. Вы когда-нибудь снимались обнаженной? Некоторые модели это делают, даже Мерилин Монро, насколько я помню, позировала обнаженной для календаря.
— Не позировала и не собираюсь! — выпалила Сьюзен. Ей не нравились его разговоры об обнаженных телах.
— Рад это слышать, — одобрительно кивнул он, и это возмутило ее.
— А вам-то какое дело! Кто вам дал право судить о моих поступках? — В зеленых глазах мелькнуло подозрение. — Вы делаете материал обо мне? К чему все эти вопросы? Что вы вынюхиваете? И почему бы вам не объяснить, с какой целью вы проникли на виллу в такое время суток? Почему вообще вы оказались в Тетуане?
— Поехал вслед за вами, — тихо ответил он.
Сьюзен показалось, что у нее остановилось сердце, голова закружилась. Может ли такое быть? Если даже он говорит правду, то последовал за ней по каким-то своим соображениям, о которых ей ничего не известно. Они едва знакомы. И все же она никак не могла унять охватившей ее дрожи. Ее жизнь всегда казалась ей пустой. Даже маленькой девочкой она чувствовала, что ее никто не любит, что всем безразлично, есть она на этом свете или нет.
Да, у нее было вдоволь одежды и еды, она жила в уютном, доме — для кого-то такая жизнь казалась пределом мечтаний, но не для нее. Желание быть любимой порой достигало у нее пронзительной остроты, и, когда оно становилось невыносимым, она набрасывалась на еду и не могла остановиться. Все это началось, когда ей исполнилось двенадцать лет. Еда стала для нее чем-то вроде наркотика, она притупляла мучающую ее боль, чувство того, что она нелюбима, нежеланна, никому не нужна. Все карманные деньги она тратила на еду. Ее мать была натурой щедрой, по крайней мере в отношении денег, — она выделяла Сьюзен порядочные суммы и никогда не интересовалась, как та их тратит. Сью прятала запасы еды в своей комнате, а когда они подходили к концу, тайком пробиралась на кухню, хватала там что-нибудь съестное, неслась наверх, запирала дверь, как одержимая набивала себе рот, пока приступ не проходил.